Я всегда тяготел к оппозиции. К чему-то своему, связанному со свободой и самоотдачей на пределе возможностей. Даже когда не умел выражать свои мысли и чувства в стройной ораторской речи, прямой и непрошибаемой, как железобетонный забор. Со временем, отдав всего себя армии, я кое-чему научился, но, увы, слишком поздно – пыльными коммунистическими рычагами завладели дельцы. Я не знаю, как старшее поколение допустило их к власти, но мы, наивные восьмидесятники, одурманенные засильем западных лейблов, совершенно не понимали, что происходит. Нам казалось, теперь можно всё. И телевизионная реклама на это недвусмысленно намекала, заставляя с небывалой настойчивостью штурмовать родительские кошельки.
Вчерашние ребята, вооружённые палками-пистолетами и досками от ящиков – автоматами, в один «прекрасный момент» перестали играть в войнушку. Ножички и лапта стали пережитками прошлого, а кулачные бои двор на двор переместились в видеоигровые салоны, где каждый мог виртуально наказать своего оппонента. Дворы опустели, они стали никому не нужны. Разве что старикам, любившим громко обсудить, кто и как их обворовал во времена перестройки. Удивительно, но мы их не слышали. Нас будто переселили на другую планету собирать пёстрые фантики от жевательной резинки или конфет.
Мода проводить всё свободное время у телевизионных игровых приставок очистила улицы не только от детей, но и от взрослых, которые с удовольствием подсаживались к своим чадам на часок-другой порубиться в танки, «контру» или весельчака Супер-Марио. Не обошло это увлечение и меня. Правда, своей телевизионной приставки я не имел и просто смотрел, как играют другие, а потом выходил на улицу и чертил те же самые игры на школьном дворе при помощи мела. Ребятам с длинными ногами везло – они с лёгкостью перепрыгивали нарисованные пропасти, а вот малышня, что к нам прибивалась с соседних районов, вечно, что называется, «буксовала».
Особой популярностью пользовались туннели, по ним предлагалось прокатить мячик и одновременно пробежать по «трубе» до округлого завершения. Подобрать округлого прыгуна, пока он не пересёк очерченную мелом границу и уже бросать мяч в соседние круги и при этом прыгать без заступов. Сложность постепенно росла – круги удалялись, и мячик ловился с трудом, особенно в финальной стадии с боссом. По нему приходилось прицельно «бомбить», не сходя с контрольной зоны сохранения. Тех, кто проходил это испытание до конца, ждали аплодисменты и специальный приз – жевательные конфеты.
Так, обладая недюжинной энергетикой, фантазией и даром убеждения, я год за годом сколачивал компанию единомышленников. Их не нужно было переодевать для дальних межзвёздных полётов, чтобы вернуть на ту самую землю, где они до этого счастливо жили, потому что существовали в параллельных вселенных. Одна, современная, крепко держалась за запад, другая, частично утерянная, произрастала из обломков СССР. Они и только они помогли мне выпустить первый в Астрахани журнал о неформальной молодёжи. Мы писали о рейдах скинхедов, которые вычищали «неформальную заразу», словно раковую опухоль, о всевозможных тусовках и мероприятиях. Причём честно, не так, как это делали СМИ – всё больше для показухи, а главное – с юмором, не впадая в уныние 2000-х….
В маршрутных такси поселился шансон с песнями о маньяках, убийцах и проворовавшихся гадах. Бомжей гнали с улиц, бездомных животных отстреливали, а старушек с дачными вёдрами вежливо просили уйти подобру-поздорову домой или в церковь, где им, по мнению тогдашних ментов, как раз было самое место. Я хорошо помню эти гонения – сам продавал дачную сливу около дома и всё время говорил своим: «Надо как-то сопротивляться, отстаивать свои права, потому что мы – не зараза, а новое поколение, не определившее для себя цели и приоритеты». На меня смотрели с уважением, внимали, покачивая головами, и всё вопрошали: «Когда?»
До этого, в самом начале 2000-х, если не ошибаюсь, году так этак в
2005-м у меня уже был опыт встречи с представителями КПРФ. Я представлял собой глас той самой молодёжи, что и направила меня «договариваться». «Мы хотим рок-концертов, прекращения рейдов скинхедов и свободы на выражение своей мысли», − говорили мне неформалы у памятника Кирову – как раз там тусовалась самая расхристанная молодёжь, среди которой попадались и вполне достойные, умные люди. «Мы ж не дети, понимаем, что любые реформы призваны умиротворять, а не освобождать людей, − учили меня, − но такова природа любой политической идеологии, и с этим ничего не поделаешь. − Что же касается коммунизма, многие наши друзья согласны с положениями движения, предполагающими поддержку прав женщин, рабочего класса и разделяющими их отвращение к капиталистическому обществу. Так что ты можешь смело сказать, что мы их поддерживаем». Собственно, в этом я и признался с лакированной трибуны, смущённо глядя на постамент Ленина на окне – смотреть в зал я побаивался – вдруг не поймут или сочтут моё выступление шуткой. Однако меня приняли более чем тепло и, что самое главное, результат не заставил себя долго ждать – уже через несколько месяцев у Волги прогремел замечательный рок-концерт, организованный КПРФ. Тогда я и подумал: «Не шататься пьяными бог знает где, не кричать: «Нас не понимают, не любят, не уважают!», а действовать – лучшая панацея из замкнутого круга угнетения». Мы собирались, общались и вынашивали далеко идущие планы, создавая всё время что-то своё: сначала это был молодёжный журнал, затем появилось место для сборов – своя крыша над головой, мы устраивали митинги и протесты.
К примеру, с маршрутчиками предпочитали не спорить – ну, слушают они свой шансон или что-то ещё – их полное право. Правда, ни черта не слышно бывает, так что приходится орать, называя свою остановку. Но терпимо же? А как же… Народ у нас терпеливый, послушный… Ждёт, пока его не накроет волна негодования, и тогда, быть может, это внесёт положительные коррективы в желание водителей продолжать терроризировать граждан. Но доказывать что-то с пеной у рта – не наш метод, я всегда выбирал мирные методы. Мы демонстративно затыкали уши и призывали к этому других, кто ехал с нами, – и это странным образом действовало на водителей. Они видели – если всем плохо, то продолжать гнуть свою линию, по меньшей мере, неправильно, глупо.
Собак защищали, подкармливали, потому что понимали, что сегодня убивают их, а завтра, кто знает, и на нас начнётся охота. Единственное, на что мы не могли повлиять, – это рейды скинхедов, но их организованные чистки в тех же 2005−2006 гг. прикрыли после того, как под раздачу попала племянница видного чиновника. Но об этом я узнал только в 2008-м, когда вся наша компашка решила, что продолжать борьбу не имеет смысла. К тому же половина друзей, поснимав неформальные фенечки, перешла в стан врага – к тем одурманенным лёгкой наживой лицедеям, против которых мы, главным образом, и боролись.
Речь идёт о первой половине 2000-х, когда нашу тихую гавань под названием Астрахань заполнила реклама о грядущем визите «Фабрики звёзд». Листовки сдавали в макулатуру, плакаты срывали с жилых домов – им там не место. Но борьба была бы не борьбой, если бы мы не выдвинулись к стенам Астраханского дворца культуры с транспарантом «Фабрика звёзд уничтожает наши души». Смело вошли в двухтысячную толпу фанатов и только израсходовав весь запас задорных кричалок, поняли, куда так необдуманно вляпались…
Нас обливали водой, грозились растоптать прямо на месте, но, хвала местной охране, всё закончилось благополучно. Напоследок пара фанаток с нами сфотографировалась. «А что, нам своих душ не жалко», − прокомментировали они свой поступок, и мы не нашлись, что ответить. Собрали цветы, которыми нас отхлестали предыдущие барышни и возложили у огромного плаката «Фабрики звёзд», как у надгробия. «Покойтесь с миром», − сказал тогда кто-то, и мы как по команде ударились в смех.
Не до смеха стало, когда бывшие неформалы превратились в продавцов, менеджеров и прочих дополнений к офисной мебели, когда трагически скончался один из наших друзей – Станислав Арефьев, они пожимали плечами и говорили: «Ну что поделаешь, такая судьба». И всё! Больше ни слова, ни дела, только эти выхолощенные до стерильности слова, которыми нас до сих пор потчуют лицедеи с телеэкранов.
В общем, итог получился безрадостный – за что боролись, на то и…