В апреле нынешнего года известному астраханскому поэту Николаю Загребину исполнилось 70 лет. К этой знаменательной дате он выпустил книгу стихотворений «Заревое бездорожье». Увы, нам не удалось вовремя публично поздравить нашего товарища с этими значительными событиями – разгул «коронабесия» помешал. Но лучше поздно, чем никогда!

10 ноября в областной научной библиотеке имени Н.К. Крупской намечено провести авторский вечер Загребина с презентацией его новой книги. Начало, как обычно, в 12.00. А предваряем это мероприятие мы рецензией Максима Жукова.

Творчество поэта Николая Загребина мне близко и понятно. Он привносит в наш мир колоссальное количество света и доброты. И хотя в загребинских стихотворениях порой сквозит страшная грусть, это не влияет на исход поединков, в которые автор вот уже шестого поэтического сборника вступает со злом совсем без доспехов, будто бы знает, что за ним стоит правда, а значит, и проиграть он не может. Сравнение с воином света совсем не случайно. Темы стихотворений Загребина – живые, родные и русские, во многом созвучны с одухотворённой поэзией Юрия Щербакова. И если последняя по крупицам воссоздаёт порушенные святыни души русского человека и возвращает его к началу начал, то первая борется за их сохранение. Вообще тема борьбы очень характерна для поэтики автора «Заревого бездорожья» с весомой обоймой замечательных работ прошлых лет. В них он, образно говоря, всегда при оружии, и клинок его устремлён в небесную гавань, а вот новые стихотворения больше рисуют Загребина, опустившего меч. И этому есть объяснение. Много сделано – отвоёвано, и хотя враг не пал, самое время задуматься: а стоит ли идти до конца? Особенно, когда выросли дети, а внучки так и тянут ручонки с милым, наивным придыхательным: «Деда». Поэт так и светится, когда вспоминает внучат. «Они дают смысл жизни, особенно в преклонные годы, − вздыхает с умилением Николай и озвучивает то, что хотел донести до читателей в своей новой книге. – В ней собрана вся моя жизнь, а она неразрывно связана с творчеством. Я вообще не понимаю людей, которые отделяют одно от другого. Чтобы понять мой главный посыл, достаточно быть просто русским, а вот чтобы разобраться в деталях, тут уж нужно узнать меня ближе, разведать, из чего я слеплен и как я вижу картину жизни − с какого ракурса и в каких красках».

Загребин – чистой души человек. После тяжёлой, почти крестьянской работы у себя на участке частного дома окунается в полумрак художественной мастерской, в которой его же картины соседствуют с фотографиями родственников:

Здесь всё: от прадеда до брата –

Семья моя – печали ряд,

Давно ушедшие куда-то

И не пришедшие назад.

Распят пред скорбною стеною:

В глаза портретов мне глядят,

Безмолвно говоря со мною,

Отец и мама, крестник, брат;

Дед-фронтовик, меня моложе,

И бабушка так молода…

Они, чем дальше, тем дороже

Их взгляд, пронзающий года.

Пред ними, как в исповедальне, −

Их говорю я языком.

И звуки лет минувших дальних

Вдруг наполняют старый дом.

Через них, я уверен, ему передаётся особая сила, способная откопать на руинах порушенного советского прошлого хоть что-то святое:

Ходили в гости запросто к друзьям –

Не ты, так друг придёт в конце недели.

И праздников вполне хватало нам,

И веселиться мы тогда умели.

Романтики осваивали БАМ,

На крепость руки проверяя в деле,

Какие строки зарождались там!..

Какие песни у костров звенели!

Другие флаги нынче надо мной,

Другие песни…и другие люди

Руководят не той уже страной,

В которой бы дышалось полной грудью

Причём говорит он об этом прямо – в лоб, чеканя каждое слово. Но есть и другие стихи, очень простые, душевные и глубокие. Их надобно прочитать целиком, чтобы пробрало наверняка. Но я приведу лишь концовку одного из них:

… На крыше ворона под утро кричала.

Шумела, гремела и вот замолчала.

Казалось, бери, да и спи себе смело,

Да только не спится… такое вот дело.

Монотонность всегда раздражает, особенно в звуках. Сгоряча порой хочется прекратить её силой – и это нормально, но совсем не здраво раздражаться по мелочам по сто раз на дню. А таких людей у нас много. Они даже ходят в церковь и жалуются духовным отцам: «Что делать, меня всё кругом бесит?» И однажды ответ священника меня удивил: «Бесит, потому что в тебе сидит бес. И, скорее всего, не один. Ты не живёшь уже как человек, а существуешь как вместилище зла». Так вот, стихотворение «Ворона» сюжетно с этим граничит. Пернатая бестия искушает героя, но он стойко выносит испытания и даже задумывается над тем, что послана она ему не только для этого дела. За четверостишием кроется философская подоплёка. Глубина, не свойственная патриотически-выверенным бронебойным болванкам в иных стихах, населяющих книгу. В прошлых сборниках они тесно соседствовали друг с другом, в новом же − перемежены, причём очень искусно. Скажем, в этюде «Серыми дождями осень моросила» – назовём стихотворение о девочке и кутёнке именно так – впервые у героя появляется четвероногий друг:

Подошёл, раздвинул трав сырых потёмок.

Мокрый и дрожащий, там лежал кутёнок.

И поскольку девочка от него отказалась:

Фу, какая гадость!.. Брось его, он грязный…

И больной, наверно,… может, и заразный!..

…Герой этюда забрал его себе. В последующих стихотворениях собака у Загребина вырастает и уже участвует в тех или иных эпизодах. Обидно, что концовка этюда чуть смазана:

… Минул год и снова льдиста лужиц кромка.

Друг хороший вырос из того кутёнка.

Так и просится это двустишие убрать, тем более, что хуже не станет:

Этим всё сказала о себе девчонка.

Распрощался с нею я, забрав кутёнка.

Есть и другие стихотворения со смазанной рифмой там, где она, по логике вещей, обязана быть отлита чуть ли не из чугуна. Но грубых огрехов я не нашёл, что несомненно в плюс автору. Чувствуется, он корпел над каждым словом. Вырисовывал каждый «этюд» бережно и с душой, вплетая всё новых и новых персонажей, которые по мере прочтения книги взрослеют и набираются мудрости. Венчает всё это взросление плавный переход к переводам, достаточно мастерским. Они своей сутью под стать обложке – эпохальное зарево на фоне затравевших церковных построек огибает дорога, где-то размытая непогодой, а где-то плотно утоптанная теми, кто наверняка и прокладывал её к Божьему дому. Примечательно, что дорога не идёт прямо к маковкам храма и ведёт ли вообще – непонятно. «Бездорожье» в названии ясно указывает на то, что добраться до них надлежит далеко не каждому. Особенно в столь неудобные часы, когда на пути меньше всего тех, кто мог бы помочь вытолкать транспорт из колеи. Остаётся уповать только на зарево – на его отцовскую теплую руку, от которой на душе сразу становится как-то спокойнее и веселее. Вселяется уверенность в то, что все мы рано или поздно придём на повинную к Богу. И не важно, каков будет путь – тернистым и длинным или коротким – через те самые заросли, окаймляющие церквушку.

О вере в стихотворениях Николая Загребина говорится немало. Массивными небесными скрепами она сводит воедино все его стихотворения, отчего многовековая Русь предстаёт именно такой, какой была всегда: набожной, с открытым сердцем и душой. Но если в одном из первых «этюдов» автор с воодушевлением говорит:

И меня никогда не покинет их сила!

Даже там, где прилягу, совсем не дыша,

Стану малой частицей землицы России,

Малой капелькой неба России – душа,

…то ближе к финалу книги, чувствуется, что сила эта всё-таки стала его покидать, но он не грустит, признаваясь:

К концу подходит явь моя,

В душе – осенний ветер,

Ушли так рано братовья,

Но рад, что рядом дети.

И в этом кроется главная задумка автора – проложить свой путь по заревому бездорожью прямиком к Богу, попутно отдавая те дары жизни, что грели в пути, помогая идти, и не свернуть ни вправо, ни влево. Но не слишком ли рано автор устремился туда? Конечно, братовья его ждут, но остались дети и внуки, и им нужен тот самый «деда» − замечательный поэт и художник, ведь покуда он с ними, через него всё идёт и идёт та самая сила, с которой он берётся в поэзии за меч, а в жизни – за самый обычный садовый хозинвентарь. Мне сложно было представить с ним автора книги и тот вековой дуб, о котором он с таким воодушевлением говорил. Но я побывал у него в гостях и увидел всё это собственными глазами. И уже в мастерской, у икон, понял, что сила эта всегда будет в нём. А, значит, и не стоит бояться, что Русь завоюет враг в одночасье, наскоком. Меч ещё остёр, а братовья ждут только победы.