Уже 102 года нашей Великой Октябрьской социалистической революции. Но уже четверть века и буржуазной контрреволюции. Увы и ах? Тем более!.. Да здравствует Революция!

Многие из нас празднуют, по сути, как и в «Семнадцати мгновениях весны» Штирлиц-Тихонов праздновал… правда, не 7 ноября, а 23 февраля. Не с таких ли смысловых оттенков мы и начали идейно слабеть?

Ведь идейно-психологически более достоверным для Штирлица-Тихонова, работающего в тылу не просто военного, а фашистского врага, было бы отмечать именно революционно-коммунистический праздник. Но создатели художественного киношедевра главному советскому празднику предпочли праздник красноармейский, как бы «более» народный и «надклассово»-патриотичный… Спустя много лет это и многое другое просто бросается в глаза.

Впечатление, что мы сами себя кодировали «мягко-некоммунистически» и на многие годы вперёд. Не могу, вот, припомнить, от кого и в какой газете довелось впоследствии узнать о невероятно парадоксальной версии произошедшего с нами на рубеже 80-90-х годов.

Якобы в никогда не перестававшем действовать Коминтерне было принято судьбоносное стратегическое решение о передаче власти КПСС новоявленным «демократам» (от не менее таинственного «мирового правительства») с целью коммунистического перевоспитания обуржуазившихся масс посредством прямого контакта с капиталистическими реалиями. От себя можно было бы добавить: процесс перевоспитания полагался, видимо, по-советски ускоренным – ввиду капиталистических реалий, «отреставрированных» такими мастерами не своего дела, как Гайдар, Чубайс и Ко.

В общем, что-то вроде этого. Если это – «миф», то слишком молодой, чтобы определить его как кодированное отражение объективной, но далекой по времени реальности. А здесь… вот она, реальность. Плохой пересказ и без того длинного «анекдота»? Так или иначе, но в наш мозг запущен информационный вирус, заставляющий нас мыслить вхолостую: случившееся с нами, с СССР и социализмом столь грандиозно и катастрофично, что во всём этом должен быть какой-то высший смысл, превосходящий, якобы, закономерность материалистической диалектики.

В прозе это звучит примерно так: «в этом что-то есть…» Кстати, этот «анекдот» в печати мне больше на глаза не попадался. Разве что в интернете? Но этот поезд для многих из нас, пожилых, уже ушел (да и не по карману).

Так от чего мы отвлеклись прежде всего в самом «анекдоте»? Вот: от «обуржуазившихся масс». Каким образом «обуржуазившихся»? Не под влиянием же споров «физиков и лириков» или городских прозаиков и «деревенщиков»? Под влиянием кинематографа? Но, будучи предназначенным для массового зрения, кинематограф сам был зависим от вкусов широкой публики… Во всяком случае, мы увязнем здесь в аналитике, так и не получив обобщающего вывода.

Понятно, что тогда мы должны порассуждать о социализме в целом! Что же произошло с нашим советским, марксистко-ленинским социализмом, если приходится отбиваться от версии «массового обуржуазивания?

По мне (разумеется, из прочитанного, но и пережитого), мы затянули с социализмом, стали воспринимать его чуть ли не отдельной, самостоятельной формацией. А значит, с огромным резервом исторического времени для своего совершенствования и гарантированного развития в коммунизм. Тогда как социализм по Марксу есть всего лишь первая, переходная фаза собственно коммунистической формации.

«Всего лишь» - потому, что социалистическое производства (хотя и основанное на государственно-коллективной собственности и на общегосударственном планировании) носит товарно-денежный (если угодно, потребительско-рыночный) характер. А это значит, что вольно или невольно товарно-денежный характер производства переносится на собственно человеческий характер, на психологию производственных и внепроизводственных отношений.

На мой взгляд, некоторая напряженность социалистических общественных отношений происходила не из «эксплуатации человека государством», а из противоречия «лозунгового» бескорыстно-коммунистического труда и все-таки эгоистично-корпоративного хозрасчетного извлечения хотя и не той самой, но все-таки «прибыли» (или «выгоды», что звучит не менее подозрительно с точки зрения пролетарской морали).

По мне, невероятно интересен тот факт, что Сталин это противоречие предвидел и продвигал политику, если  можно так выразиться, коммунистического стимулирования социалистического (выполняющего план и без хозрасчетной прибыли) труда. А именно: политику (и практику) не столько повышения денежного вознаграждения, сколько понятного всем систематического понижения цен. В политэкономических планах Сталина была  и более кардинальная, можно сказать, коммуно-социалистическая цель: переходный к коммунизму социалистический период должен подтверждаться не только понижением цен, но и постепенно регулярной заменой товарно-денежных отношений прямым (бесплатным, как хлеб в столовых) продуктообменом…

Да, мы обо всем этом подробно и не раз в «АП» говорили. Но все равно коротким праздничный «тост» старых и новых читателей не получился.