«Пушкин – это наше всё!» В этой несколько коряво звучащей на великом и могучем русском языке фразе заложен всеобъемлющий смысл. Действительно, Пушкин – наше всё. Наше детство, наши первые прочитанные стихи и сказки, наше заветное Лукоморье (не случайно именно такое название носит творческое объединение литературно одарённых ребят, которым мне посчастливилось руководить).

Мне необыкновенно повезло с бабушкой. Берта Григорьевна, немало лет посвятившая работе в астраханском музыкальном училище и лично знавшая и Валерию Барсову, и Марию Максакову, и Людмилу Целиковскую, была моей истинной Ариной Родионовной. Бывало, проснувшись, увижу, как накрапывает первый осенний дождь за окном, а бабушка подойдёт к балконной двери и процитирует: «Уж небо осенью дышало, уж реже солнышко блистало, короче становился день…»  Когда, будучи уже шестиклассницей, я спросила её, что, мол, особенного в песне Булата Окуджавы «На фоне Пушкина снимается семейство», бабушка загадочно улыбнулась и произнесла: «Годика через два поймёшь!»

И я действительно поняла! В то лето мы с подругой отдыхали в Царском Селе. Во время тихого часа в детском санатории все мирно спали. Но только не я… Проделав дырку через забор, я постоянно бегала «к Пушкину». Норовила взобраться на скульптурную лавку и присесть с поэтом рядышком. И так бывало довольно часто, пока мне не пришла в голову идея надеть вдруг высокие каблуки (понравиться, что ли, Пушкину захотелось?..) Так вот. Залезть-то на лавку мне удалось, а вот слезть оттуда – куда там! Сижу час, сижу второй, по счастью, проходившие мимо с экскурсией юные морячки из Кронштадта помогли спуститься с поэтических высей неуклюжей девице. Естественно, выход в город в санатории после того, как меня там обыскались, был закрыт для меня раз и навсегда. Искусство требует жертв!

Вот говорят, мол, портит восприятие великого поэта школьная программа. Отнюдь! Мне и с первой учительницей русского языка и литературы необычайно повезло.  Льстило мне, четверокласснице, что Надежда Фёдоровна Меликсетова, по стопам которой я собственно и отправилась учиться на филфак педагогического вуза, называла меня «замечательной сказительницей» за хороший пересказ пушкинских произведений, что ценила она мои первые поэтические опыты. Давала она нам и наглядные уроки. К примеру, мальчик, грезивший химией, после школы окончивший институт Менделеева и ставший крупным учёным, профессором, ныне возглавляющим американо-российское предприятие, занимающееся, в том числе, и безопасной утилизацией нефтяных отходов, взял, да и не подготовился к уроку литературы. Не успел прочесть «Сказку о мёртвой царевне». А мальчик этот, признаюсь, мне очень нравился. И вот… моя любимая учительница приближается к моему любимому однокласснику и, притопывая ногой, восклицает: «Ах ты, мерзкое стекло! Это врёшь ты мне назло!» Класс замер. Какое стекло? Кому оно врёт? И почему назло? А пуще всех замерла за партой я. Пока не вспомнила, что это же цитата из монолога царицы со «свет-мой-зеркальцем». На перемене я успокоила одноклассников: не ругала, мол, за невыученный урок, Надежда Фёдоровна, просто Пушкина цитировала. Но «двойку» в тот день мой приятель всё же схлопотал. И, видимо, справедливо.

Пушкин – это наша национальная идея. Да и не только наша. Проживая в Израиле, не раз и не два убеждалась, что эфиопы считают поэта своим. Притом только своим.

Моё дебютное поэтическое выступление тоже состоялось у памятника Пушкину. Шутник и балагур Борис Сверлов любит вспоминать на творческих встречах, как у совсем юной девчонки-девятиклассницы взлетал-разлетался широкий подол модного платья (ну ни дать, ни взять, Мерлин Монро!), а мне вспоминается иное. Как от волнения назвала Аврору Евророй, как позабыла процитировать целый катрен, но главное – что именно тогда впервые 6 июня 1979 года встретила у памятника А.С. Пушкину настоящих взрослых поэтов! И Нинель Мордовину, и Николая Ваганова, и Юрия Кочеткова. Это его стихотворение – нынешний гимн творческого объединения «Лукоморье». И закончить своё эссе я хочу именно им.

* * *

Юрий КОЧЕТКОВ

ЛУКОМОРЬЕ

«Там на неведомых дорожках

Следы невиданных зверей...»

А.С. Пушкин 

Я в детстве, помню,

часто спорил

о том, что в давние года

здесь Пушкин был,

встречал здесь зори

и здесь писал про Лукоморье

и про учёного кота.

Приметил я одно местечко,

где так легко поёт душа,

где затерялась наша речка

в глухих и тёмных камышах.

Могучий дуб стоял там кротко,

к воде тянулась жадно степь.

Там запирал я на ночь лодку замком

на ту златую цепь.

А поутру лесной тропою

никем не виданный шёл зверь.

В избушке там сама собою

со скрипом открывалась дверь.

Я видел даже, как русалка

в тумане вышла из воды,

и леший там корявой палкой

играл на струнах бороды.

Я до сих пор со всеми спорю

о том, что в этом правда есть.

И утверждаю:

Лукоморье 

в краю рыбацком нашем.

Здесь.