Ушёл из жизни выдающийся советский писатель Юрий Васильевич Бондарев. Фронтовик, автор замечательных романов и повестей «Тишина», «Батальоны просят огня», «Горячий снег», «Последние залпы», «Двое», «Берег», «Выбор», «Непротивление», «Бермудский треугольник», «Без милосердия», автор сценария киноэпопеи «Освобождение», цикла миниатюр «Мгновения», многих публицистических работ. Кавалер боевых наград, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственных премий. Человек высоких моральных устоев и неколебимой гражданской позиции. Многие помнят, как с трибуны съезда народных депутатов СССР Бондарев сравнил нашу страну с самолётом, летящим без пилота неизвестно куда. И это перед лицом главного «перестройщика»! А в лихие девяностые отказался принять орден Дружбы Народов по случаю своего 70-летия из рук Б.Н. Ельцина. Среди многих литературных наград Юрия Васильевича есть и астраханская – в 2000-м году он стал лауреатом литературной премии имени В.К. Тредиаковского. Горжусь тем, что по поручению губернатора А.П. Гужвина двадцать лет назад в Москве я вручил эту награду Ю.В. Бондареву. Тогда же удалось и побеседовать с замечательным писателем. Пусть же этот давнишний, но вовсе не потерявший актуальности текст, ляжет поминальным цветком на могилу великого мастера русской литературы.
ЮРИЙ БОНДАРЕВ: «ТАМ, ГДЕ НЕТ НРАВСТВЕННОСТИ, НЕТ ПОЛЬЗЫ ОТ ЗАКОНОВ».
– Юрий Васильевич, прежде всего от имени многих и многих астраханцев – почитателей Вашего таланта, позвольте поздравить Вас, как нового лауреата премии имени В.К.Тредиаковского.
– Сердечное спасибо. Это замечательно, что премия, учреждённая в Вашей области, носит имя Тредиаковского! Не будь его, Сумарокова, Ломоносова – не явились бы миру Пушкин и Гоголь, а позднее – особо почитаемые мною Лев Толстой и Михаил Шолохов. Тредиаковский – как ручей, исток великой реки российской словесности! Должен сказать, что я в последние годы даю интервью с большим разбором, или, проще сказать, не даю вовсе после грустных случаев, когда слова мои грубо переврали в одной газете, а другая, с корреспондентом которой мы беседовали, присоединилась к хору хулителей великого Шолохова. Но на Ваши вопросы отвечать готов.
– В предисловии к Вашей последней книге есть такие слова: «Война – самое большое потрясение в жизни человеческого общества, ничем неизмеримое испытание народа, и, следовательно, к теме этой постоянно будут обращаться писатели. Особенно те, кто слышал треск пулемётной очереди над головой и не однажды ощущал боль потерь...»
– Иным память дана как наказание, иным как ответственность. Я принадлежу к последним. Попросту говоря, я до сих пор чувствую себя в долгу перед теми, кто навсегда остался в засыпанных окопах, на полях сражений. Все мои военные романы и повести написаны во искупление этого вечного долга. Моё поколение – поколение лейтенантов, считай, со школьной скамьи шагнувших на передовую. Осмысление их судьбы, и не только фронтовой, было и остаётся моей писательской задачей.
– В этом смысле роман «Непротивление», за который Вы удостоены звания лауреата премии имени В.К.Тредиаковского, значительно отличается от других Ваших «военных» произведений.
– Я бы сказал, что действие его происходит в ином измерении. И трагическая послевоенная судьба героя романа лейтенанта Ушакова – это тоже судьба моего поколения, мучительно ищущего себя в неуютном мире. Увы, некоторые из нас тогда, после фронта, не выдержали столкновения с новыми реалиями и ушли за грань, в то самое иное измерение, если угодно, по-современному, в виртуальную реальность, где чувства обострены до предела, за которым срыв, пропасть, небытие…
Непротивление злой мрази – не для таких, как Саша Ушаков!...
– … и как писатель Юрий Бондарев?
– «Не всегда будет темнота там, где она густеет...» В справедливости этой фразы одного из героев «Непротивления» я убеждён всю жизнь. Только темнота эта не расходится сама собою. Её нужно рассеивать. Словом правды, светом истины. Причём касается это не только литературы. Я, к примеру, более, чем своими романами, горжусь участием в борьбе и конечной победе над сторонниками поворота северных рек и строительства канала через калмыцкую степь. Что сталось бы с Волгой, если бы мы, писатели, трусливо промолчали! Не мог я молчать и на заре «перестройки» и, к великому сожалению, оказался прав, сравнив тогда наше общество с самолётом, отправившимся в неведомый путь без пилота и без маршрута к заветному аэродрому… Боже мой. Сколько же гневных воплей исторгли тогда «прорабы духа и нового мышления» по поводу этого публицистического образа! А самолёт всё летит в неведомую даль…
– Юрий Васильевич, у людей, далёких от литературы, сегодня складывается впечатление, что открыты все возможности для реализации творческого человека. Вы согласны с этим мнением?
– Действительно, на первый взгляд, у всех сегодня равные возможности. Что ж, мы вприпрыжку устремились по англо-саксонскому пути, молимся заокеанским «богам», исповедующим кальвинизм, накопительство, и, как попугаи, повторяем вслед за ними эту фальшивую формулу. Вы сказали: равные возможности? Но писателя оценивают ныне по его политическим взглядам, по его нравственно-политической позиции. И издатели, мягко говоря, задумываются, – совпадает ли позиция автора с позицией издания, и вполне возможно, что рукопись окажется не ко двору.
– Но, простите, ведь и писатель задумывается, отдать ли материал в издание, не соответствующее его политическим и прочим взглядам? И вряд ли отдаст в несоответствующее…
– В таком случае, какая же это свобода? О какой демократии и свободе может идти речь? Кроме того, – сегодня декларируют вседозволенность, отсутствие морали, или же – торгашескую идеологию быстрого обогащения, стало быть, идею богатых и нищих. Но нужно ли это народу? Обществу? Это идеология звероподобного постфеодализма, который выдаётся за строительство новой общественной формации, именуемой капитализмом. Но ведь то, что в России сегодня называется рынком, таковым не является. Каждому, кто не сошёл с ума, ясно, что настоящий рынок – это высокоорганизованная система. Цены устанавливает не каждый ловкий дядя с базара, а монополя, корпорация, и эту цену уже не перепрыгнешь. У нас вряд ли кому понятно, откуда баснословные цены. Экономика анархии, плюрализм глупости. Откуда это? И если уж нужна новая форма хозяйствования, то надо полагать, что необходимо постепенное отлаживание и усовершенствование хозяйственных механизмов, ибо всё в жизни должно происходить планомерно.
Если вы бывали в деревне, наверное, видели разумный способ строительства. Новый дом строится вокруг старого дома, а как только новый построен, старый внутри него ломают. Мы до основания разрушили свой дом, свой родной очаг, ничего не построив, а соорудили такие структуры, изобретателям которых уже сейчас надо ставить памятник «Борцам безмыслия». Некоторые мои коллеги, недавно ещё горячо ратовавшие за демократию, сейчас готовы идти к «стене плача», каяться и рыдать. Посмотрите, как варварски взорвали нашу культуру, ещё недавно вызывавшую острый интерес во всём мире. Издание книги обходится сегодня чудовищно дорого, за пределами здравого смысла. Наши крупнейшие издательства «Художественная литература», «Современный писатель», «Современник», ещё несколько лет назад процветающие, еле сводят концы с концами. Боже, наступило время плюрализма? И мы радуемся этому? Но наш, российский «плюрализм» – это безысходная разорванность связей, разъединение, эгоцентризм, одичание и равнодушие. Вот и разорвано всё – связи между писателями, издательствами, типографиями, книжной торговлей.
– Но, может быть, не всё так печально? Пишут молодые, ставят фильмы. В обиход даже вошёл термин «новое искусство».
– Что касается «нового искусства», так ведь попытка его взбодрить уже множество раз была! Во Франции в шестидесятых годах авангардисты силились создать «новый роман» – Ален Роб Грийе, Бютор, Натали Саррот…, провозгласив: реализм устарел, имеет право на жизнь только, так называемый, «новый роман». Возбуждённо шумели, кричали, спорили – и что же, родился прекрасный младенец? Новорожденный остался в пелёнках, не радуя мир ни красотой, ни телесным развитием, ни разумением, – дефективный младенец.
Вместе с тем сюрреалистические и символическое искусство Босха я безоговорочно причислю к такому реализму, который назвал бы «новым искусством». Вспомним «Несение креста» – Иисус подымается на Голгофу в окружении чудовищ. Больное человеческое общество может узнать здесь себя. Это ужасающе, поражает противостояние добра и зла, сиюминутного и вечного, красоты и уродства. Таков и Питер Брейгель, и любая его вещь для меня – открытие. Жили и творили эти великие мастера в далёком шестнадцатом веке.
– Каково ваше отношение к религии? Оно определено?
– Что тут мудрствовать – оно определено. Вот висит в углу икона. И говорю: Боже, прости прегрешения наши, помилуй и спаси!
– А как Вы относитесь к тому, что сегодня религия приобретает какой-то массовый характер? Она вышла на улицу, показы богослужений заполнили телеэкраны – Президент молится, правительство молится, режиссёры молятся. Во благо ли это? Так ли нужно, по Вашему мнению?
– Религия – это таинство, и ей противопоказана театральная сцена и зеркальные комнаты. Православие – это национальная уникальная вера. Она помогает человеку познать и духовное, и материальное бытие. Добавлю: вся истинная философия почти всегда связана с религией. И это всемирно. «Надо мною звёздное небо, а в груди моей нравственный закон» – вот центральный смысл человеческой жизни – чти это звёздное небо и придерживайся нравственного закона, те есть человечности.
Сегодня Россия оказалась в чрезвычайно сложном и тяжёлом положении. Ведь любой из нас хочет стабильности, душевного и материального блага, но ныне простой человек находится как бы в подвешенном состоянии, в условиях зыбкости: нестабильный заработок, постоянно скачущие цены.
– Юрий Васильевич, а если отрешиться от политических конкретностей, рассуждать достаточно отвлечённо, то какое политическое устройство Вы предпочли бы, если бы была именно Ваша воля выбирать? Это был бы цивилизованный капитализм, или испробованная нами модель социалистического общества, или совсем другая модель?
– Что касается капитализма, то это общество крайне жёсткое, даже жестокое. Я много ездил, я видел Америку и Запад и могу о них судить не сквозь розовую дымку, а реально и трезво. А что касается идеального общественного мироустройства, то ответ мой однозначен – я за социализм народный. Социалистическая модель придумана не нами и не семьдесят лет назад. Многие великие люди тяготели к идее социализма, например, любимый мной Лев Толстой. Но сегодня либералы и экстремисты, болезненно самонадеянные и полуобразованные люди с научными степенями, считают, что они умнее тех, кто жил раньше их, что именно они сумеют создать лучшее общественное устройство. Это соревнование с гениями выглядит смехоподобно и трагикомически. И создаётся впечатление, что наступила пора всеобщего слабоумия и повального дебильства.
– Какое качество в людях Вы цените больше всего?
– Человечность. И ещё: я против всяческих культов, за исключением культа совести. Кроме того, – на дверях каждого дома я бы написал три слова: «спеши делать добро». Впрочем, я не оригинален. Эти великие истины идут из библейских глубин. Там, где нет нравственности, нет пользы от законов. Ужасно: то, что недавно всеми считалось и считается пороками, теперь – нравами! Между тем, если оглянуться на историю, то больше всего законов было издано в смутную пору государств.
– А какие качества в людях вам кажутся наиболее отталкивающими?
– Ложь, страх и нетерпимость. Ложь почти всегда связана с клеветой, а клевета – это злобное бессилие перед сильным оппонентом. В спорах же мы подчас не желаем хотя бы на минуту встать на точку зрения другой стороны, чтобы до конца уяснить противоположную позицию. Эту черту, если хотите, я преодолеваю в самом себе. Самое же отвратительное в человеке – желание унизить себе подобных.
