Интересную версию «Каштанки» сотворил режиссёр Театра юного зрителя Андрей Радочинский. Даже не знаешь, как точнее охарактеризовать спектакль: то ли это детская история для взрослых, то ли история совсем недетская, но детям понятная и близкая.

И сразу вспоминаются слова самого Антона Павловича Чехова: «Писать для детей вообще не умею… и так называемой детской литературы не люблю и не признаю», подразумевая под ней адресованные детям нехудожественные сентиментально-моралистические книжки того времени.

Но так или иначе, в процессе обсуждения спектакля, который был организован по его окончании, равнодушных и разочарованных реплик от зрителей не прозвучало. Ни от детей, ни от взрослых.

Хотя создатели спектакля практически не отходят от авторского текста вплоть до самого финала, сама форма подачи чеховского произведения поражает. Хорошо знакомая история потерявшейся собачки представлена в виде эдакой буффонады.

На сцене возвышается здоровенный стул (дабы подчеркнуть соотношение размеров человека и животного), под которым спит Каштанка-Тётка у нового хозяина. Незнакомец-циркач расхаживает на привязанных к ногам табуретках (по-видимому, с той же целью). Гусь Иван Иваныч, кот Федор Тимофеич и свинья Хавронья Ивановна выходят на сцену на спортивных ходулях-джамперах. А по ходу действия спектакля демонстрируют своё мастерство (прыгают на этих самых ходулях через скакалку, крутят обруч и т.д.), получая за это зрительские аплодисменты.

Непосредственно к зрителю обращено действие в финальной картине – выступление в цирке. Причём вопреки озвученному названию картины («Неудачный дебют») представление вышло на ура и вызвало восторг зрителей, собравшихся в красном зале ТЮЗа. Контакт со зрителем и в самом деле устанавливается довольно тесный. И поэтому можно согласиться с режиссёром в том плане, что зритель является не только непосредственным участником спектакля, но и в каком-то смысле его создателем вместе с авторами, постановщиками и актёрами.

Потрясающе и пугающе показаны переживания, вернее сказать, страхи Каштанки, во время трагического ухода из жизни Ивана Иваныча. Смерть героя (единственная печальная нота в спектакле) предстает в виде жуткой игры теней, в финале которой на сцену, как прах, осыпаются лишь гусиные перья.

Цирк глазами Каштанки-Тётки выглядит фантасмагорично. Декорации, продвигаемые по сцене, изображают животных (реальных и фантастических) с переставленными от одного животного к другому частями тела: настолько всё перемешалось в голове рыжей собачонки.

Зима со стужей, метелью и хлопьями падающего снега показана настолько колоритно, как будто это не фон, а самостоятельное действующее лицо спектакля.

Авторский текст в спектакле переведён в актёрский. Своими словами говорят только люди – столяр и циркач, а животные – словами автора. В этом им помогают несколько персонажей в чёрном, читающих авторский текст. Делают они это виртуозно: спорят между собой, разъезжают по сцене на велосипеде, катают по ней разрастающиеся снежные комья и т.д. Причём справляются со всеми этими задачами актёры, одновременно занятые и в других ролях. Евгений Пшеничный, помимо автора, играет Незнакомца (циркача), Кирилл Соболев – кота Фёдора Тимофеича, Андрей Киевский – гуся Ивана Иваныча, а Виктория Яхтина – свинью Хавронью Ивановну. Роль хозяина Каштанки Луки Александрыча сыграл Станислав Журавлев.

Очень жаль, отмечали некоторые зрители, что Каштанка в блестящем исполнении молодой актрисы Натальи Захаровой так и не заговорила сама. А этого так хотелось… А ещё хотелось, отмечали другие, чтобы в финале всё-таки прозвучал голос мальчика. Ведь смысл чеховской «Каштанки» как раз в том, что она, уже начав привыкать к новой жизни и даже входить в её вкус (ведь она сытнее и по-своему комфортнее предшествующей), всё равно тоскует по жизни прежней, по чему-то своему, родному и близкому. И при первом же зове этого родного забывает обо всём на свете и радостно возвращается к своим.

Но тогда создателям спектакля пришлось бы отойти от своей авторской концепции: ведь «Каштанка» Радочинского – это «Сон в одном действии». А было ли всё показанное сном или явью, предоставляется судить зрителю.