Война не только убивает, ранит, увечит – она старит. Не Бог весть какое открытие. Многие и многие до меня писали, как меняют человеческий облик боевой гнев, страх, решимость, отчаяние – всё то, что довелось пережить участникам Великой Отечественной…

Смотрю на единственное фронтовое фото отца. Весна 1944, Украина, ему только девятнадцать. Но не старше ли он выглядит себя будущего, счастливого отца двоих детей? Вот они перед вами, эти два старых снимка. А на третьем – батя в день пятидесятилетия Победы, после чего отпустит ему судьба встретить 9 Мая всего два раза…

Он был, как все, – хулиганистый парень с астраханской окраины. После ремесленного училища по специальности – столяром-судоводителем – работать не довелось. Война подкатывалась к Волге через калмыцкие степи. В неполных семнадцать отец стал новобранцем. И первый «подвиг» совершил не на фронте, а в голодной теплушке, где пугливо похрустывал сухарями запасливый жмот. Сочно хрустнуло под бритвой вещмешковое «пузцо»:

– Налетай, братва!

Он мало рассказывал о войне. Или я плохо слушал? Вспышками остались в памяти не очень-то складные батины рассказы о том, как пришлось снимать с виселицы партизанку, как долго не поддавался ножу телефонный кабель, которым почему-то любили пользоваться эсэсовские палачи, как тяжело упало ему в объятия заледенелое тело с пустыми глазницами…

А потом была бомбежка под Котельниковым, когда «фугаска» легла рядом с их позицией, и ему, новоиспечённому командиру орудия 1082-го полка 7-го зенитно-артиллерийского корпуса, впервые довелось прикоснуться руками к обнажённому женскому телу. Да не к одному… Только не дай Бог никому таких прикосновений! Потому что расчёт орудия был женским, и посекло девушек осколками без жалости.

Ноябрь 1943-го.

«Реве та й стогне Днiпр шiрокий…»

Только стонал и ревел широкий Днепр не от бури, как у Тараса Шевченко, а от немецких бомб и снарядов, безжалостно кромсавших людей и плоты.

Легко ль сказать, что «полегли»,
Про их расчёт артиллерийский?
Один добрался до земли,
Где можно лечь под обелиски…
И нет у памяти конца
О тех, кто сгинул без ответа.
Над изголовием отца
Не их ли тени до рассвета?

Хороши, плохи ли эти рифмованные строчки, но в них правда – правда моего поколения, чьи отцы живыми вернулись с войны.

«С отцом я вместе выполз, выжил.
А то в каких бы жил мирах,
Когда бы снайпер батьку выждал
В чехословацких клеверах?»

Так написал когда-то мой друг Николай Дмитриев. Замени в этих строках «чехословацких» – на «румынских», и я с полным правом сказал бы, что писаны они о моём отце. Только снайпер его таки выждал, и День Победы батя встретил, лежа на животе, – из поясницы хирурги вынули пулю, которая, к счастью, не стала роковой.

Он не был героем. Просто, как все, честно тянул солдатскую лямку. Три года войны, потом ещё тридцать лет кадровой службы. Армия стала сутью и смыслом его жизни. Война догнала отца, когда он демобилизовался и вернулся в родную Астрахань. Былые раны и контузии мёртвой хваткой вцепились в тело, в котором закончился строевой завод. Но каждый День Победы отец словно брал увольнительную у своих мучителей – выходил на люди с орденами и медалями.

Человеческая память избирательна и прихотлива. Я встречал с батей все отпущенные ему святые дни. Но ярче всего – детское воспоминание. Праздновали двадцатилетие Победы. Был один из тех уютных, тихих, пронизанных насквозь майским солнцем украинских дней, которые воспел великий Кобзарь:

«Садок вишнэвий коло хати,
Хрущi над вишнями гудуть…»

Как любил повторять эти волшебные строки дядя Володя Мудрый! Вот он – «щiрий украiнэць» – сидит в обнимку с моим «кацапистым» отцом, а плечом к плечу с ними – полутатарин-полуузбек Бакиев и белорус Гуринович с дородной супружницей тётей Клавдей. Никогда не забыть мне её колыбельную, древнюю, как полесские болота. Может, там, за непролазными трясинами, на партизанском острове, от матери слышала она этот нехитрый напев:

«Не хадзи, коцю, па лауцы –
Буду бици на лапцы…»

Но то потом, вечером после застолья, будет тётя Клавдя баюкать этими словами Светку – меньшую сеструху моего неразлучного сябра Ваньти. А сейчас вместе с молодой и красивой – Боже, какой молодой и красивой! – моей мамой тянет-приголашивает:

«Что стоишь, качаясь,
Тонкая рябина…»

И подпевают, обнявшись, наши отцы-фронтовики, сорокалетние старшины-сверхсрочники – сильные, добрые, надёжные. А нашей босоногой команде светло и радостно, и почему-то от сладкого майского ветерка наворачиваются слёзы…

Вот это и есть моя Россия. Отвоёванная у недругов, населённая друзьями, омытая чистыми детскими слезами Вечная, как День Победы.