В период «спецоперации», хотя никакое военное положение официально не объявлено и военная цензура как будто не введена, тем не менее, не только прямо пропагандистские инструменты, но даже и основные СМИ, скажем так, «обычно» стремящиеся по возможности к объективной подаче информации, об ошибках и просчетах стараются говорить аккуратно, зачастую их практически затушевывая, а победы или даже надежды на них — непомерно и непропорционально реальным успехам возвеличивая. Вроде как, сейчас важнее вселять бодрость и уверенность. И получается, что информационное поле четко разделилось на, по большей части, практически лишь пропагандистские инструменты: «наши» и «их». Кто-то подводит под это и как бы резонное обоснование: правильно, мол, «на войне — как на войне», то есть, либо ты по одну сторону, либо по другую.
Вроде, верно. Но ведь спецоперация — не война. И главное: одно дело — выбор общей позиции, на какой ты стороне, и дело совсем другое — имеешь ли доступ к информации, к хоть сколько-нибудь объективным данным.
Сразу оговорю: то, о чем я говорю — не упрек исключительно в адрес своих. На публичном информационном поле Запада искажения объективной информации совсем не меньше. Но вот вопрос: допустим, мы — народ — дети малые, и нам объективная информация ни к чему, старшие и более умные, специально уполномоченные нам объяснят, куда идти и что делать. Ну а в центрах принятия решений — там-то чем кормятся в информационном смысле? Туда-то попадает ли гарантированно объективная, взвешенная и перепроверенная информация? Или, страшно даже предположить, не питаются ли они чрезвычайно «демократично» в информационном смысле из одного с нами общего котла? В который, добавлю, сами же ранее и дали указание добавлять побольше пряностей и «улучшителей вкуса», перебивающих истинный запах и вкус?
Нет ли опасности, что, вроде как, совершенно необходимое нам вселение «бодрости и уверенности» проникает и туда — и подменяет собой трезвую оценку ситуации, событий, намерений, возможностей, причем, как своих, так и противника?
И оговорю второе. Несмотря на попытку говорить простым языком и прибегать ко всем понятным аналогиям, пишу эту статью — не как один из многих-многих, пусть даже и квалифицированных и остепененных, но все же просто наблюдателей или исследователей со стороны за работой государственного механизма. Нет, пишу с позиций своего прошлого немалого опыта работы, причем, зачастую, опыта весьма печального. Этим опытом и выводами из него считаю необходимым поделиться.
Начну с примера. Министр иностранных дел России тут недавно заявил, что никто не мог и предполагать, что наши золотовалютные резервы заморозят. Вот здесь, пожалуйста, стоп. Что значит «никто»? Имеется в виду никто вообще? Или же «никто» из тех, кто допущен доводить информацию до центров подготовки и принятия решений?
А если второе, то как же вы так выстроили механизм работы с информацией, что по важнейшему стратегическому вопросу оказались в полном провале? Они не ответят, но я за них расскажу, как.
Не трогаю военно-стратегическую информацию, разведку, оценку настроения населения и сил противника и т. п. — не являюсь в этом специалистом. Не говорю даже об опыте последних лет в сфере «импортозамещения», которое на проверку оказалось сплошным пшиком — наблюдал за этим, как и наши читатели, все-таки со стороны. Говорю лишь о том, в чем участвовал непосредственно и в чем специалист точно.
Был в стране с 1995-го года независимый орган не только контроля, но и важнейший независимый экспертно-аналитический орган — Счётная палата России. Способный, кстати, предупреждать и о финансово-экономических рисках, в том числе, о рисках хранения золотовалютных резервов в инструментах потенциального противника. Институционально организованный так, что ему было нестрашно говорить неприятную правду хоть самодержцу, хоть всевышнему. Автор этих строк без малого три десятилетия назад, будучи тогда членом первого (выборного) Совета Федерации, своей рукой прописывал в законопроекте о Счётной палате нормы, гарантирующие независимость ее высших должностных лиц и органа как целого от кого-либо. Соответственно, говорю сейчас не о контрольной — более известной, а именно об экспертно-аналитической части нашей тогдашней работы — о предупреждении властей от ошибок. Мы предупреждали о недопустимости сдачи наших недр оптом потенциальному противнику — их переводу на режим «соглашений о разделе продукции», недопустимости ратификации договора о присоединении к пресловутой Энергетической хартии, выступали против псевдо «независимости» Центрального банка и вводящих лишь в заблуждение норм о том, что государство и ЦБ не отвечают по обязательства друг друга…
Но кому охота слушать неприятное? И как только на то появились силы — к 2003-му году — был изменен порядок назначения ранее независимых от главы государства основных должностных лиц: председателя, заместителя и двенадцати аудиторов. С этого момента они назначались не независимо Думой и Советом Федерации, а исключительно по предложению или с согласия президента. А спустя 17 лет это еще и освятили «Поправкой в Конституцию».
Хорошо, победа? Отлично — тишь и благодать. Никто «не мешает работать». Но только как же в итоге случилось, что во главе этого основного экспертно-аналитического органа государства оказался никто иной, как главный идеолог вывоза наших ресурсов за рубеж и их складирования в финансовых инструментах потенциального противника?
Что ж, стоит оговорить, что не все у нас в стране — сторонники разделения властей, независимого от власти контроля за ней и даже независимой публичной экспертной оценки событий и ситуации — относят все это к зловредным западный веяниям, лишь разрушающим нашу суверенную домотканую благостность. И к примеру, приведенному мною выше и представляющемуся мне самому чрезвычайно убедительным, они отнесутся без должного внимания: мол, так ведь очевидно, что все подобные «независимые» органы — лишь пустые декорации, а вот настоящая работа — она в тени и в тиши, в недрах администрации президента и в других совсем не публичных службах. И там это все — на совсем другом уровне!
Что ж, поверил бы, если бы с горечью не наблюдал все новые совершаемые ошибки, а также если бы… сам там когда-то не работал.
Приведу пример, связанный с информированием президента в области именно международных дел. Лето 1992 года, нахожусь в Китае по приглашению министра госконтроля КНР. Меня (и всю нашу делегацию) принимает тогдашний глава государства премьер Госсовета Ли Пен, который держит перед нами речь, обращенную через нас, практически, к главе нашего государства — президенту Ельцину. Что мы с тогдашним послом России в Китае И.А. Рогачевым (без преувеличения, легендой советской дипломатии, «последним из могикан», общавшимся еще с Мао Цзэдуном и Дэн Сяопином) делаем сразу после этого? Разумеется, едем в наше посольство и за двумя подписями — моей и посла — отправляем своему президенту шифротелеграмму с подробным изложением речи главы китайского государства и нашим совместным кратким ее анализом.
Спустя две недели проходит моя, как начальника контрольного управления, плановая встреча с президентом. Среди прочих вопросов, докладываю о поездке в Китай, касаюсь приема у главы государства и направленной нами шифротелеграммы — и обнаруживается, что тогдашний министр иностранных дел… не довел эту шифротелеграмму до президента.
Не счел нужным. И, внимание, министр, не доведший до главы государства прямо адресованную ему шифротелеграмму должностного лица, подчиненного исключительно президенту, и посла (прямого представителя не МИДа, а непосредственно президента) не был тут же показательно и демонстративно изгнан с позором. Был позднее уволен, но, судя по всему, за что-то другое — теперь преспокойно благоденствует в США. А случай прямого манипулирования информацией перед главой государства — не доведения ее тем, кто в этом случае должен был исполнить лишь технические функции (шифрованная связь осуществлялась через МИД) — остался безнаказанным. И единственный ли это был случай?
Другой пример — уже в делах сугубо внутренних. Лето 1992-го года. Проводится плановая проверка администрации Москвы. И тут (судя по всему, из-за жалоб тогдашнего мэра Лужкова) президент поручает мне сначала прекратить проверку, а после моего отказа выполнить переданное через первого помощника устное указание, подписывает письменное поручение — приостановить проверку до выяснения каких-то деталей. После чего на протяжении полугода я вынужден был трижды непосредственно устно, дублируя это письменными служебными записками, обращаться к президенту с обоснованиями необходимости, «прояснив детали», все же продолжить проверку. А после того, как президент в беседе со мной заявил, что «мы опираемся на Лужкова», в служебной записке и устном разговоре я вынужден был прибегнуть к последнему аргументу: мы — внутренний контроль, не публичный, по его результатам президент имеет право принять любое решение, но не имеет права вообще отказываться от информации. Тем не менее, разрешение на продолжение проверки президент так и не дал. То есть, совершенно сознательно отказался от необходимой получить объективную информацию для сколько-нибудь адекватного управления.
Третий пример — на стыке дел внутренних и внешних, включая дела военные. Тот же 1992-й год, осень. Завершена проверка управления торговли Министерства обороны в Западной группе войск. Президенту за моей подписью представлены материалы о масштабнейших и позорнейших на весь свет злоупотреблениях: военное имущество и горюче-смазочные материалы в колоссальных объемах разбазариваются — продаются за бесценок подставным фирмочкам с дальнейшей перепродажей в Германии по цене на порядок дороже, чем внутренние тогда российские цены. И весь мир это мародерство начальства в отношении ресурсов наших вооруженных сил наблюдает — скрывать подобное ведь никак невозможно.
Сообщаю президенту, что право ознакомиться с материалами запросил назначенный им же председатель специальной комиссии по борьбе с коррупцией генерал А.В. Руцкой (одновременно еще и вице-президент) и слышу ответ: отказать.
И как, на основе какой информации в таких условиях вице-президент должен был организовывать борьбу с коррупцией?
Печально в этом смысле закончилась и история самого контрольного управления. Обращаю внимание: нас в данном случае интересует не судьба конкретных личностей — руководителей и не судьба конкретной структуры именно с таким названием, но механизм оборота информации — обеспечение центров принятия решений адекватной информацией.
Так вот: контрольное управление и должность главного государственного инспектора — начальника контрольного управления администрации президента России весной 1993-го года были упразднены. Контрольное управление было тут же вновь воссоздано, но по тогдашнему новому положению его начальник подчинялся уже не непосредственно президенту России, а некому спешно созданному вроде «контрольно-наблюдательному совету», в который входили как раз те, кого и надлежало проверять: министры и губернаторы. Что при этом случилось с самой возможностью получения президентом достоверной информации непосредственно из первых рук? От возможности получения такой информации тогдашний президент добровольно отказался.
Понятно, что приведенные мною примеры относятся к уже далекому от нас ныне периоду, и президент теперь совсем другой. Но если вновь и вновь совершаются ошибки, причем ряд из них — совершенно явно на основе отсутствия у центров подготовки и принятия решений адекватной информации, то уместен вопрос: может быть, во всей системе организации государственной власти, в том числе, в системе обеспечения центров принятия решений объективной и достоверной информацией, что-то надо исправить?
