Каждый писатель стремится насытить свое произведение как можно большим количеством не только действующих лиц, но и разнообразных предметов. Делается все это исключительно ради занимательности, ведь любой создатель литературного труда (за редким исключением) рассчитывает привлечь самого массового читателя. Ну, что греха таить, каждый пишущий мечтает, чтобы его прочел миллион читателей, никак не меньше.

И очень часто в книгах присутствует в разных видах рыба. В живом, жареном, соленом, вяленом. В ухе, пирогах, «рыбниках», как у Пришвина, заливном. И, конечно, чаще всего в романах и рассказах, повестях и стихах речь идет о рыбе вкусной. О какой же? Да о той, что когда-то понравилась писателю, и он отдал ей должное вот таким образом, поместив рыбину в свой труд.

На сей раз предметом нашего пристального разбирательства стала селедка. Вот берем интереснейший роман советского писателя Леонтия Иосифовича Раковского «Кутузов». В главе «В Тарутинском лагере» читаем: «В Тарутине можно было достать ставропольские арбузы и дыни, крымский виноград, астраханскую сельдь, киевские паляницы». Во- первых, мне очень не понравилось употребление глагола «достать». Он вошел в наш обиход гораздо позже, на памяти ныне живущих поколений. Во - вторых, не знаю, как там насчет чего другого, но селедки астраханской в Тарутине быть не должно было. Почему?

Да потому что, если верить К.Г. Паустовскому, который тоже известный писатель, как ему не доверять, «До половины 19 века селедку (астраханскую - В.К.) в России не ели. Первый человек, начавший её есть в соленом виде, был академик Бэр». Вот так, ни больше, ни меньше, утверждает Константин Георгиевич в своем рассказе «Разговор о рыбе», который он написал в 20-х годах, после посещения Астрахани.

Экспедиция академика Российской Академии наук под руководством Карла Максимовича Бэра на Каспий, Волгу, Азовское море состоялась в 1853-1856 годах. Почему-то считается, что с тех времен и вошло в употребление соление астраханской селедки. Очевидно, что Паустовский где-то почерпнул эти столь категорические сведения, но где? Мне кажется, что он знакомился с трудами академика В.И.Вернадского о К.М. Бэре, ведь более глубокого сочинения об этом ученом больше нет.

Но, оказывается, ошибается и К.Г. Паустовский. Вот что написано, например, в книге Б.Когитина «Русские люди Волжского Понизовья». Сама книга имеется в Черноярском районном музее, а я цитирую по статье «О чертовой, бешеной и собачьей рыбе», помещенной в районной газете «Черноярский вестник-Волжанка» от 27.07.95 г.: «Первоначально сельдь стал солить черноярский купец Петр Соколов. Это произошло в 1840 году. А через год астраханский купец Василий Боров подхватил это начинание. Возили сельдь в донские станицы и продавали их под именем крымских».

Солением сельди занимались по малости. Только богатый человек мог позволить себе такое - сельдь солить. Из тех, кто имел постоянную торговлю на Макарьевской ярмарке. Да и недоступно из-за дороговизны соли. Выгоднее сельдь на жиротопление пускать.

В 60-х годах девятнадцатого века сельдь солили в незначительном количестве. Да и качество не ахти. Рыба не просаливалась, тухла».

В чем дело, почему выгоднее было пускать сельдь на жиротопление, ведь ещё (продолжаю цитировать всё ту же статью) в 1720 году царь Пётр Первый приказал губернатору Артемию Петровичу Волынскому «опробовать же солить сельди, которые в Каспийском море». Как ни бился Волынский, наказ «великого хозяина» так и остался неисполненным. Знать, тогда ещё время не пришло, чтобы в народе такое понятие появилось – сельдь солить».

Всё-таки, мне кажется, дело было здесь в другом. Трудно доставлять эту нежную рыбу к местам потребления так быстро, чтобы она не успела испортиться. Значит, ждали, когда появится транспорт, которым можно доставлять сельдь в центральные российские губернии, т.е. к местам потребления, быстро. На чем же доставлять? На пароходе, на поезде. Да ещё с дополнительным охлаждением, правда, последнее условие не всегда обязательное, хотя и желательное. Правда, чем ниже соленость сельди, тем это условие становится все более обязательным.

Другим условием я считаю развитие новых способов соления рыбы, не зависящих от погоды. Я имею в виду создание таких сооружений, как «рыбопосольный выход». Такие сооружения появились в большом количестве, наверное, в 60-х годах 19 века или даже позже.

Эти сооружения весьма долговечны, строили их надолго. Все они, что действуют сейчас в том же Икрянинском районе Астраханской области, были построены ещё до советской власти и до сих пор в деле. В них можно держать в соляных растворах (тузлуках) рыбу сколько угодно долго без риска её протушить.

И ещё: очевидно, понизилась стоимость добываемой соли. Это опять же относится к последней трети 19 века. К этому времени можно отнести общий промышленный подъем в России, бурный рост рыболовства в наших краях, приток сюда на работу новых людей, которых надо было чем-то кормить, и которые, в отличие от «аборигенов», т.е. местных потомственных жителей, не имели предубеждений к селедке.

Среди «местных» бытовало такое название астраханской сельди - «бешенка». Она шла на нерест гигантскими стаями, запруживала мелкие водотоки, выбрасывалась на берег, попав в невод - рвала его, забивая. Оказавшись в каком-нибудь замкнутом объеме воды, носилась здесь, как …, ну, как угорелая, как «бешеная», а потому просто язык не поворачивается назвать её как-то иначе, чем «бешеная», «бешенка». Потом появились легенды, что кто её съест, тот и сам взбесится. Вот и не ели селедку и по этой причине. Потом кто- то попробовал, понравилось. А дальше слава о необыкновенном вкусе астраханской сельди покатилась по городам и весям Великой Империи….

А самые большие уловы нашей селедки были в предвоенном 1938 году - 1,8 миллиона центнеров.