Когда прочёл (ещё в февральском номере «Завтра»), а тяжесть на душе – на всю оставшуюся жизнь! Я не знал подробностей пресловутой «отмены» крепостного права в 1861 году: мол, «освободила» без земли да и всё? Оказывается, над нашими не столь и дальними предками надругались так подло и жестоко, что некоторые «перегибы» последовавших революций могут показаться русской незлопамятностью…
Вот краткий пересказ фрагмента из исторического романа Николая Анисина «Боже, царя возьми…»
Юридическое освобождение крестьян Александр II преподнёс как «важное пожертвование (?!), сделанное благородным дворянством для улучшения быта крепостных людей». В этом утверждении царя крылась только ложь.
Ко дню подписания Александром II его манифеста в Российской империи было 10 миллионов мужских крепостных душ. Из них две трети уже числились на балансах кредитных учреждений… Как это? Да не крестьяне брали в долг, а дворяне-помещики взяли в долг 268 млн. рублей… под залог 7 миллионов крепостных мужиков с семьями! В масштабе: тогдашняя стоимость коровы была 3 рубля.
Возвращать эти миллионы помещикам было не из чего. Доходы от производства в имениях не покрывали и половину привычных расходов большинства русских феодалов. И около 90% из них – около 100 тысяч! – в 1861 году уверенно шли к разорению. Сделав же важное, по словам царя, «пожертвование» крепостным людям, все крепостники избежали банкротства, и все «господа» получили шанс либо на безбедное существование, либо на процветание в условиях капитализма. Как именно состоялось их спасение (до 1917 года?) и чем оно обернулось – вот в чём вопрос и для нынешней «отреставрированной» власти.
Все сельхозугодия при крепостных деревнях были объявлены достоянием дворян-помещиков. Юридическая от них зависимость крестьян сменилась зависимостью экономической.
Бывшие крепостные до расчёта за выкуп используемых ими земельных наделов должны были по-прежнему бесплатно работать на бывших крепостников в их имениях – отбывать барщину. Она после 1861-го ограничивалась. И потому к ней как бы само собой добавился новый вид повинностей крестьян в пользу помещиков – отработки (плата работой). Образовалась двойная (!) трудовая неволя.
Разъяснявшее царский Манифест Положение о крестьянах введения отработок не предусматривало. Но оно везде, во всех губерниях разрешало помещикам продавать их бывшим крепостным земельные наделы не тех размеров, которыми они ранее пользовались, а меньших.
Крестьяне были лишены почти трети кормившей их земли. И этим обречены на аренду угодий у помещиков и – за неё! – выполнение на дворянских полях-лугах и скотных дворах всего того объёма работ, на который не хватало дней регламентируемой барщины.
За обрезанные земельные наделы, которые крестьянам дозволили выкупить у дворян, назначили цену в 5-7 раз (!) выше рыночной. 20% от стоимости этих наделов помещики напрямую получили от крестьянских общин, 80% - от правительства. Оно расплатилось с помещиками в год отмены крепостничества, принудив уже крестьян взять у государства кредит с возвратом (с процентами) в течение 49 лет (к 1900 году).
Из перепавших помещикам почти 800 млн. рублей был погашен 268-миллионный долг банкам. Остальные полмиллиарда рублей в виде наличных от крестьян и казначейских билетов от правительства можно было употребить по любому назначению.
Порочный круг этого своеобразного «феодального капитализма» замкнулся.
Деньги от выкупных платежей как капитал для производства в имениях сполна (как это было в Германии) использовали лишь дворяне в малонаселённых губерниях Причерноморья и на Нижней Волге. У них-то земли было ого-го, а крепостных немного. И они, нанимавшие работников ещё до царского Манифеста, активно стали вкладываться в закупку новых средств производства, чтобы экономить на оплате труда и повышать его производительность. В губерниях же с обилием деревень и самой большой доли выплат за наделы к эффективной модели хозяйствования склонялись лишь 3% (!) собственников имений. Феодальный паразитизм брал верх!
Отсюда, вероятнее всего, пошла и дошла до постсоветских времён забугорная «русофобия», прикрывавшая понятную зависть помещиков-юнкеров к русским «обломовым»: «Какой первоначальный капитал враз вам достался с началом капитализма!»
Между тем, отмена крепостничества, избавив большинство поместного дворянства от банкротства, не могла изменить его классовую натуру. И оно, довольствуясь барщиной и отработками, опять ввергало в себя в разорение. Но более быстрыми, чем прежде темпами.
Помещики продолжали продавать свои сельхозугодия. В 1861 году в собственности помещиков было 87 млн. десятин (десятина – чуть больше гектара) земли, через полвека – уже в половину меньше.
Но дворяне в конце XIX- начале XX веков не выстраивались на паперти с протянутой рукой. Их содержание оплачивали те же крестьяне! С 1861-го по 1906-й годы крестьяне внесли в казну (с процентами) на 700 млн. рублей больше, чем получили оттуда в качестве кредитов.
Из этих миллионов отстёгивались суммы на открытие новых вакансий в структурах управления губерниями и империи в целом. Такие вот «бедствия» феодального необуржуазного класса (ничего напоминает ныне?) …
Но вот о бедствиях «освобождённых»! Замена в деревнях юридического рабства на рабство экономическое вызвало в них восстания. Их число весной-летом 1861-го превысило 1300. Они были подавлены не только полицейской, но и военной силой (не наш ли 93-й?). Потом возмущение прорывалось реже. Но внутри крестьянских общин кипело вовсю. И выплёскивалось так, что пересилить его было никак невозможно. (Дело, в частности, было и в том, что в торговле и производстве тканей и предметов обихода начался бум. Но он был далеко не адекватен росту безработицы в деревнях. Материальное неравенство росло и внутри общин, а пороли крестьян «на миру» и без помещиков…).
Трудовая смена на предприятиях всех отраслей России в среднем длилась 11 часов – на 2 часа больше, чем в США и Германии. А денег за месяц труда русские рабочие (вчера ещё крестьяне) получали в 20 раз меньше, чем американские и в 15 раз – чем немецкие.
На время установилось некоторое равновесие (ныне «стабильность»?). Дешёвая рабочая сила и 17% самых образованных и активных жителей империи бесстыдно довольных своим благополучием «на костях» 30 миллионов крестьян, имевших запасы хлеба от 25 до 5% от нормы. Погодные аномалии губили и озимые, и яровые посевы. Недоедание вызвало эпидемии тифа, холеры и малярии. В 1891-92 годах старые и малые, молодые и зрелые в русских деревнях вымирали сотнями тысяч!
От окончания первого и начала второго мора в деревнях крестьяне в отчаянии продолжали прикупать доли помещичьих сельхозугодий: «Тушили пожар, черпая воду ложками». Не миллионы, а десятки миллионов крестьян оставались условно безземельными: купленных земель для полноценного приложения рук подраставших в деревнях работников всё равно не хватало!
На исходе XIX века русские деревни были обречены на движение по кругу не просто «феодализма-капитализма», а по кругу именно смерти – на бесконечное повторение массового мора.
Какой путь в капитализме был выбран Александром II и сохранён Александром III – считалось единственно возможным для России и излагалось «по секрету всему свету» примерно так: «Мы, Николай II со правительством, обеспечиваем медленное развитие экономики. Но оно поступательное, и с ним, в конце концов, стерпится-слюбится не только меньшинство, но и большинство царских подданных».
Так бы оно и было, покорно согласились крестьянство и, главное – рабочий люд. Но они, вместе с передовой интеллигенцией, уготованную им участь отвергли, - заключает, по сути Николай Анисин.
С высоты наших дней можно было бы и добавить к авторским словам: каким бы ни был «путь в капитализме», он был и будет катастрофическим без коммуно-социалистических преобразований по марксистско-ленинскому политэкономическому существу.