При всех встречах моих с членами Думы я считал своей обязанностью умолять их о том, чтобы они хотя бы подняли в своей Думе вопрос об освобождении земли от права собственности…Но, очевидно, эти господа слишком усердно заняты молотьбой пустой соломы.

Л.Н. Толстой

 

В сельской школе, где я учился, была очень хорошая учительница литературы. Мы ее любили и, конечно, ее предмет. Люблю читать настоящую художественную литературу до сих пор. Удивляюсь, как русские писатели XIX века глубоко понимали жизнь крестьянина. Особенно Лев Николаевич Толстой. Его мысли о земле, о крестьянской общине, о бесполезности для народа парламента в буржуазном обществе очень современны.

Я раньше трактористом-колхозником был. Нынешние борзописцы все вещают, что в колхоз пулеметом загоняли, что «за палочки» колхозники работали и пикнуть боялись, потому как сразу в ГУЛАГ. Ни дед мой, ни отец худым словом ни разу советскую власть не помянули, а были они не робкого десятка. Дед шесть орденов боевых имел, отец любому начальству в глаза говорил, что о нем думает. Работали в войну «за палочки», потому и победили.

Когда я пришел в колхоз, оплата труда, если трудишься, а не лодыря гоняешь, у любого колхозника была не ниже, чем у рабочего в городе. А если учесть, что и свое подворье было, молоко, сметана, яйца – некупленные, то и много выше.

Перед перестройкой женился на любимой девушке, через год ребенок родился. Колхоз свою прибыль не только на нужды производства тратил. Больницу построил, школу, клуб. Жили в селе дружно. Но вот пришла перестройка. Колхоз распустили. Трактор у меня отобрали. Техника колхозная (почти полторы сотни единиц) стала перекочевывать к «шишкам». Мы с такой «прихватизацией» не согласились, заставили начальство делить колхозное имущество по справедливости. Справедливость правда относительная получилась. Трактор мой ко мне вернулся, достались мне две коровы и бычок. А дальше что? Ни работы, ни денег. В семье ссоры. А тут ребенок заболел, лекарства дорогие нужны. Честно, в отчаянии был. Спасибо родители смогли помочь, потеряли бы сына. Труда я никакого не боюсь. Решили с ребятами бригаду организовать по выращиванию арбузов на богарном участке. Но дождей в тот год было мало, урожай плохой. Прибыль от продажи арбузов была такая, что ее не хватило на возврат кредитов. Пришлось отдать то ценное, что еще в личном хозяйстве было. Но скотину не отдал. Холил, лелеял, тех двух коров, что от колхозного богатства достались. Через несколько лет у меня уже был гурт скота. Возле деревни его пасти негде. Решил перегнать скот в займище на один из заброшенных колхозных участков – фермером стать. Жена этот мой план оценила так: «убирайся хоть к черту на кулички, только оставь нас с сыном в покое, я в город уеду».

Разозлился я, хлопнул дверью, вышел на улицу. На противоположной стороне небольшая пьяная компания в чем-то громко разбиралась. Я вроде как впервые увидел, что село наше дошло до ручки. Мужики спаиваются от безделья. Что сына-то здесь ждет? Может, и права жена. Так и разошлись мы в разные стороны: она – в Волгоград, я – в займище.

Вот уже год, как я здесь один. Травостой тут отменный! Со скотом тут управляюсь. Но вот осень наступает. Дни стали короче, ночи длиннее, от чувства одиночества не спасает даже работа от темна до темна. Вспоминается рассказ И.С. Тургенева «Бирюк». Вот я и есть «бирюк».

Сколько по России таких горьких судеб, как моя. Пора бы нам, мужики, спросить за это с «перестройщиков» по полной программе да начать возрождать колхозы.

«…если бы оно (правительство)… было бы русским, оно бы поняло, что русский народ со своим укоренившимся сознанием о том, что земля может быть общинной, но никак не может быть предметом частной собственности, оно бы поняло, что русский человек стоит в этом важнейшем вопросе нашего времени далеко впереди других народов». (Л.Н. Толстой).

Были ведь мы «впереди других народов», а теперь «бирюками» сидим. Досиделся, что и займища уплывут не помещикам даже, а лендлордам из какой-нибудь заморской державы.

С. Диянов,
Черноярский район