Все мы, советские русские и нерусские, помним из Маяковского: «Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин». В том же коммунистическом ключе можно сказать и так: я выучил западной мысли основы только за то, что Маркса продолжил Ленин.

По мнению, скажем, авторов «Завтра», именно при изучении основ как западной, так и русской мысли раскрывается якобы не просто своеобразие, но и коренное различие. Именно различие, а не противоположность, ибо невозможно реальность переставлять с ног на голову. Но различие, мол, столь глубокое, что мы можем говорить о русскости в противовес западности.

Так, писатель Пётр Калитин (в беседе с Андреем Фефеловым в «Завтра» № 45) говорит «о нашем оригинальном вкладе в мировую культуру»: «Лично я на это вышел не из абстрактного умствования, хотя по первому образованию философ. Но углубляясь в рамках своей докторской диссертации в традиции учёно-монашеской школы митрополита Платона (а это XVIII век, то есть ещё до расцвета русской философии, золотого и серебряного веков русской культуры), я столкнулся с колоссальным материалом…»

Разумеется, материал этот изложен на богословском языке и относится ко временам начиная с XI века! Так вот, «если на Западе к неклассической физике, к неклассической литературе пришли только на рубеже XIX – XX веков», то в России уже в средневековой древности мыслили о «бытии как становлении».

Можно только позавидовать, с какой непринуждённостью беседует писатель и журналист, «подкованные» в философии. П. Калитин: «Всем известно слово «бытие» и слово «понятие». Последнее любят переводить на латинский язык как «термин», хотя это два разных слова, потому что «термин» – это «конец»… А «понятие» - это отглагольное существительное, причём образованное от глагола несовершенного вида (не «понял», а «понимаю» – А.С.).

«Понятие» как процесс понимания, процесс мышления. И мышление – это тоже процесс, это никакой не термин-конец. И то же самое «бытие», «бытийствование». Есть прекрасный греческий аналог нашего русского слова «бытие» - «genesis». Это постоянное становление, постоянное обновление, постоянная новизна…»

Что же такое бытие как генезис? Оказывается, по Калитину, «это то, что прекрасно выражено в известном русском «была не была» (так и статья названа – А.С.). То есть когда одновременно и «есть», и «не есть» (и «да», и «нет»: и положительное, и отрицательное)… Или, если хотите, и позитивное, и «нигилистическое» (отрицающее, разрушающе?). И это, так сказать, справочное, словарное.

А вот и по теме: «То есть речь идёт не о западноевропейском, идущем от античности, понимании бытия, с лёгкой руки Парменида названном единым, вечным, неизменным. Мне бы хотелось остановиться на особом русском понимании бытия как становящегося и несуществующего» («есть и не есть зараз» - А.С.).

Отсюда, скажем, по мнению писателя, «это действительно чисто русское» выражение: «чудовищно красивый» (или, скажем, «ужасно добрый»). А следовательно, не только выражение, но и переживание реальности, чувствование, тонкий психологизм русского человека.

В статье даются интереснейшие примеры, но мы должны получить впечатление о материале в целом.

А. Фефелов: «Русская логика – антиномична. И в западном рациональном понимании является абсурдом». То есть, по мнению П. Калитина, «потому что для них… наши реальные тексты, тех же монахов до девятнадцатого века, пугают тем, что в них нет логики исключённого третьего (по Аристотелю), согласно которой из двух противоречащих (антимоничных? – А.С.) суждений одно по необходимости истинно. А у нас получается, что из двух противоречивых суждений оба – ложные, а истиной будет их антиномическое сочетание безо всякого синтеза (так называемого диалектического), который сводится на деле всё равно либо к однозначно положительному, либо к однозначно отрицательному результату (новизна в синтезе заключается в отрицании ненужных, отживших элементов? – А.С.).

У марксистского, прогрессивного сознания здесь возникает протест: что значит «так называемого диалектического синтеза?! И можно ли назвать «синтезом» «антиномическое состояние без всякого синтеза» и, тем более, считать «истиной»?

И здесь сталкивается не русское мышление с западным, а религиозно-идеалистическое с диалектико-материалистическим.

Европа, по Калитину, «не просто даровала миру мышление с запретом противоречий», а с диалектикой (с её отрицанием отрицания) «подарила» нигилизм.

«В результате чего было потеряно представление о живом Боге, пульсирующим органическом бытии. Что такое «была не была»? Это дыхание, вдох-выдох, есть-нет, мерцание, пульсация. Мы живём по этому же принципу- такого бытия…»

Таким образом, становление бытия, генезис – не развитие, не прогресс (через преодоление временного регресса), а «мерцание, пульсация» и т.п. (выходит, живого, но спящего Бога?). И здесь невольно возникает желание съёрничать: словами писателя-философа, «с вектором, обращённым к вечности»?

По ходу изложения выясняется, что заявленная несовместимость русского и западного мышления касается по большей части марксизма (диалектического и исторического материализма), но никак не религиозного (христианского) мышления (за исключением протестантизма, обслуживающего капитализм).

Более того, при всей «несовместимости» писатель находит «русака» в современной западной философии. Мол, ещё в 1966 году немец Хайдеггер высказался в том духе, что «мир спасут новые формы мышления, которые придут из России и Китая. Китай с его даосизмом – отдельный разговор». Но в случае России писатель прекрасно Хайдеггера понимает: «Он увидел в ней живое христианское мышление, которое не убило Бога однозначностью, логикой, заведомо непротиворечивой учёностью». Так или иначе, но обе стороны понимают друг друга при всей якобы «радикальной разнице нашего менталитета и западного».

Интересно, что П. Калитин гордится тем, что философский факультет заканчивал «не просто (?) как философ, а как специалист по научному коммунизму»: «Я действительно читал Ленина, что называется всерьёз. И могу сказать, что его работы, особенно первых советских лет, потрясающи!»

Но как же тогда с нелюбовью к «так называемому» диалектическому синтезу?

Оправдание в своём роде – в восхищении большевиками. По мнению писателя, «они же, наоборот, жили эсхатологически: сегодня жив, завтра нет». «Мне ещё в этой связи нравится русское выражение «Ни жив, ни мёртв. Это особый режим жизни. Как и в классическом (изначально) христианстве, так и в псевдоатеистическом (?) изводе прослеживается «общее».

Но вопрос, видимо, в том, что же мешает жить «эсхатологически» при нынешнем-то «классическом христианстве»?

По мне, в разговоре писателя с журналистом много конъюнктурно-патриотической экзальтации (как будто и не замечают, что Россия «спульсировала» в регресс), но вот схожее с авторским впечатление.

«Вспомним живой опыт – события октября 1993. Ведь это был праздник. То есть люди знали, что всё может плохо кончится, но я помню ощущение праздника у людей, которые могли в любой момент погибнуть. Важно это единство опасности и праздника для русского человека. То же самое наблюдал и в Луганске в 2015-м. Дальнобойные вражеские орудия доставали Луганск (и сейчас, к сожалению, достают), но люди празднично себя чувствовали…»

Финал материала скомкан, что особенно чувствуется после приведённых пушкинских строк…

«Выходит Пётр. Его глаза сияют.

Лик его ужасен. Движенья быстры.

Он прекрасен».

Вот это и есть русскость.