Сосед мой по подъезду, с которым время от времени обмениваюсь газетами, попал, как вижу, в житейско-бюрократический переплет. Хотел бы помочь человеку, но чем… Разве что этим письмом в газету? Такое чувство при этом, что, с одной стороны, как бы вмешиваюсь не в свое дело, а с другой - «битый небитого везет» (знал бы сосед о моих заботах! – впрочем, похожих). Но мне 65, а ему – под восемьдесят, и я просто не могу промолчать.

Так вот, соседу как-то сделалось плохо, и он позвонил мне, чтобы я побыстрее к нему под­нялся. Оказалось, что в тот же день Иван Алек­сеевич получал очередной «ответ» от властей, но уже не с привычной для него отпиской, а с чем-то для него «новеньким»: мол, мы вам уже все объяснили-расписали, а вы все о том же, и потому «переписка прекращается». И человек слег в больницу.

Посудите сами: какой-нибудь сутяга мог бы позволить себе «отреагировать» на этот бю­рократический штамп сердечным приступом? А ведь еще до этого (в подозрении, видимо, как раз на сутяжничество) Ивана Алексеевича «мягко» вынудили «добровольно» посетить психдиспансер. И что же? А ничего, к досаде (и беспокойству) чиновницы, наш дядя Ваня, про­служивший 30 лет в Советской Армии и почти столько же на гражданке, оказался психически здоровым (и, несмотря на устроенную ему не­рвотрепку, незлопамятным).

Можно сказать, «не то что нынешнее племя». Вот что, к примеру, И.А. Костину когда-то «по­советовали»: чтобы «уважаемый» смог про­дать свою половинную долю трехкомнатной квартиры, он «должен» или «мог бы»… сделать отдельный вход в свою долю жилплощади (и, надо полагать, в свои «доли» санузла и кухни?!). Как говорится, что это было? Перефразируя классика – нечто формально юридическое и «правильное», а по сути – издевательство. И, главное, довольно-таки странное непонима­ние того, что пожилой гражданин обращается к исполнительной власти не за юридической консультацией и не за крепко-хозяйственным советом, а за практической, административ­ной помощью в неподъемном для одинокого пенсионера деле.

Наконец, неужели исполнительная власть не может помыслить даже в выгодном для нее, по нынешним временам, направлении? Ведь И.А. Костин намеревается переехать к своим детям от первого брака в другой город и, таким обра­зом, оставляет в распоряжении астраханских властей свою нынешнюю муниципальную «од­нушку». Плюс, так сказать, «беззаботный» бонус заботливому астраханскому «собесу». Разве не так?

Пока же Иван Алексеевич, фактически запер­тый своим нездоровьем в четырех стенах, не имеет никакой реальной возможности догово­риться о квартирном размене ни со своей быв­шей второй женой (с его слов, человеком пси­хически неуравновешенным), ни с ее сыном от первого брака, проживающим отдельно от ма­тери в собственной однокомнатной квартире.

И живет Иван Алексеевич не просто в оди­ночестве (с которым большинству пожилых людей без своей «половины» приходится ми­риться), а еще и в отчаянии от материальной невозможности вырваться хотя бы из физиче­ского одиночества, воссоединившись с род­ными ему людьми. И если без лицемерия, то не может же человек после многих лет разлуки возвратиться к скромно живущей родне с пу­стыми руками, оставив нажитое равнодушным к нему, по сути, чужим людям.

Так неужели астраханские власти не могут по­мочь пожилому человеку даже с квартирным­разменом? Но, скорее всего, не хотят помочь. Только вот почему? Здесь и атеист заговорит о «чертовщине какой-то»…

Тогда уж остается только патриарху писать.

А. СТРОЙКОВ